Ночью стало холодно,  темно – хотя летом темнеет гораздо позже, эта пустыня жила по своим правилам. Соня не заметила даже, когда всё стало не столько тёмным, сколько «затемнённым». Небо, словно в насмешку, оставалось почти светлым, но вокруг каждая тень превращалась в бездонный чёрный провал. Что хуже всего, так это то, что она не поняла, когда именно из-под её ног исчезла накатанная тропинка, которую вытоптали желающие найти гробницу. Возможно, она даже свернула с этой тропинки сама, справедливо полагая, что на обысканных сотню раз дорогах ничего нового не найти. В любом случае, ночь застала её в пустыне, в белых лёгких одеждах, пригодных лишь для умеренно жаркого лета, и босиком, тогда как песок ночью остывал с невероятной скоростью.
Поначалу песок грел ноги, и Соня могла справиться с холодом просто за счёт этой небольшой помощи, но, чувствуя, как тепло постепенно уходит, она отчётливо осознавала свою участь. Песчинки, застрявшие между пальцев, постепенно становятся холодными, а потом ноги начинают неметь – Соне пришлось остановиться, сесть на песок, ёжась от холода, и с силой растереть ступни. Было больно, загрубевшая кожа подошв кое-где потрескалась и закровоточила, но, пока в ногах есть кровь, есть тепло и жизнь.
Другое дело, что, сев на холодное, вставать она не хотела. Пустыня пела – почти невидимые и неощутимые потоки воздуха передвигали песчинки, рождая негромкий гул. Он убаюкивал. Он обещал тепло во сне. Он усыплял.
Соня попыталась оттолкнуться от песка, чтобы встать, но ладони провалились в него, и она опрокинулась на спину. Побарахтавшись, как лягушка, она всё же поднялась, но целебный смысл процедуры, ради которой ей пришлось сесть, сошёл на нет – ноги снова остыли. Больше сесть Соня не рисковала, шагая относительно прямо, точнее, пытаясь держать прямой курс.
Досаднее всего, что она не видела огней города – хотя бы того слабого, неясного марева, которое стоит над любым поселением ночью. Либо в Грейвбэе сегодня отключили электричество, либо – у Сони подвело желудок от ужаса – она идёт совершенно не туда.
Пустыней пугают детей, в пустыню верят, в пустыне ищут. Соня тоже искала, но, похоже, нашла совсем не то, что ожидала.
Она наклонилась, зачерпнула горсть песка и растёрла его между ладонями, продолжая идти. Хоть бы один огонёк, думалось ей, хоть бы искорку – и было бы легче.
Хорошо бы, если бы на её зов отозвались сразу, но, что гораздо правдивее, заветный огонь Соня увидела, перебравшись через бархан, нанесённый ветром. Там бы и сдалась – легла бы своей неразвитой грудью на холодный песок и заснула на этой небольшой высоте – но за гребнем разливалось зарево, и Соня перевалилась через этот гребень, скатилась с песчаного бока, растянулась на животе, и жадно всмотрелась в горизонт.
Огонь. Настоящий, тёплый – руки и ноги заныли, напоминая о холоде – и Соня снова подскочила, спотыкаясь и проваливаясь в песок, чтобы почти побежать к источнику тепла. Он был настолько огромен, настолько ярок, что не мог быть миражом. И всё-таки расстояние до него она слегка недооценила. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем Соня оказалась рядом с костром.
Его кто-то зажёг? Несомненно.
Мог бы этот «кто-то» быть опасным? Да.
Остановило бы это замёрзшую Соню, желавшую сунуть ноги к углям, чтобы согреться? Нет.
К тому же, она верила, что здесь, в пустыне, она находится под охраной Хтона.

Холод  и наивность вызвали помутнение рассудка – Соня далеко не сразу опомнилась. Сначала она пробежалась вокруг костра, радостно ухая и подставляя ему руки, потом – упала на песок и сунула ноги почти в самое пламя. Ноги тут же припекло, Соня пискнула и неохотно отодвинулась, хотя тепло продолжало манить её к себе. Тепло обещало жизнь и, если поддержать костёр до самого утра, можно было бы утром найти путь, когда станет светлее.
Вот только при себе у неё не было ничего, чтобы поддержать пламя. Впрочем, отогревшаяся Соня решила для себя, что пока что будет считать этот костёр божественным откровением. По крайней мере, пока не согреется до такой степени, чтоб обрести волю встать и идти на поиски чего-нибудь, что имеет свойство гореть. Если костёр будет продолжать гореть даже без этого, можно будет точно заклеймить его божественным даром и просто греться. Если нет – придётся поискать что-нибудь, что можно кинуть в костёр. Если же и это не найдётся, придётся копать… Нет, не могилу, а уютную тёплую лунку на месте углей, в которой можно будет безопасно выспаться.
Костёр уже спас её, и должен был спасти ещё не раз, ведь ночи в пустыне долгие.
Не столько она была глупой, чтобы понять, что кто-то просто обязан был зажечь этот костёр, даже издалека поражавший своими размерами. Кто бы это ни был, его здесь не было, иначе, конечно же, она бы оказала ему дань вежливости, а не кинулась бы к пламени, как голодающий – к хлебу.
Соня потянулась – в отогревшиеся конечности хлынула кровь, ноги защипало, и она пискнула, пытаясь размять ступни, чтобы поскорее избавиться от этих колючек.
А потом она увидела ноги.
Ноги горели, как и всё, что крепилось к этим ногам. Эти ноги, вроде бы, появились недавно, но Соня не могла быть уверена в этом на сто процентов. В конце концов, на пламя она почти не смотрела, довольствуясь его теплом, тогда как смотреть она предпочла на собственное тело, сверяясь с повреждениями, полученными за время прогулки.
У ног так же было тело, руки, и даже голова – волосы на ней стояли дыбом, рот был открыт настолько, что казалось, будто всё лицо горящего человека превратилось в один большой рот, и, всё это смотрело на Соню так, будто спрашивало, почему она не горит тоже.
Искра от костра больно клюнула её в лодыжку, Соня ойкнула, загребая руками песок, в надежде отползти от этого изваяния, но результатов было немного – она только погрузилась в него чуточку надёжнее.
А потом ноги – и всё, что у них было – шагнули к ней.
– Эа-а-а-а-а, – вообще-то, Соня хотела сказать что-то вроде «Эй!», или «Я прошу прощения, что помешала вам ГОРЕТЬ!», но на первом же слоге челюсть у неё мелко задрожала, выбивая зубодробительную чечётку, и превращая её речь в нечленораздельное эканье. Руки её, тем временем, уже копали песок со скоростью хорошего пловца, а Соня не только не сдвинулась с места, но и погрузилась в песок ещё.
Тело поклонилось, и протяжное «Э» приобрело новую тональность. Теперь Соня уже не мычала, она пищала на всю пустыню что-то вроде «у-э-э-э», продолжая закапываться в песок, и искренне недоумевая, почему, несмотря на такие усилия рук и ног, горящий человек не только не уменьшился, но вроде бы даже подрос.
– Ахы-ы-ы, – наконец, протянула Соня, прежде чем заткнуться и застыть неподвижно. Причина тому проста – в лёгких у неё попросту закончился воздух.

Молчание Сони всё же не было абсолютным. Она жадно глотала воздух, коленки у неё тряслись так, что это походило больше на наигранную реакцию, настолько это было сильно. И, разумеется, она тяжело дышала, потому что долгий вой ужаса выбил из неё весь воздух. В этот момент она была абсолютно беспомощна: пожелай существо из огня убить её, она бы, возможно, даже не пискнула.
Чуть позже, когда сердце перестало пытаться проломиться наружу, Соня с удивлением даже для себя обнаружила себя живой. Ей не грызли ноги, её не уволокли в костёр, в конце концов, не попытались сделать с ней ничего плохого. Однако, к ней были протянуты руки^[1], а лицо горящего человека стало настолько огромным, что заслонило небо. О том, что он просто придвинулся поближе, Соня не могла и подумать. Нет, он именно разросся, и никак иначе. И он тянул к ней руки. Этого более чем достаточно было, чтобы снова открыть рот, и…
– Эу… – попыталась завести она старую шарманку, но не вышло – в груди заскребло, и вместо очередной арии ужаса Соня закашлялась и плюнула на ботинок местного огненного порождения горькой и склизкой слюной. Только когда жидкость зашипела, Хейден осознала, что она только что оскорбила существо, в полной власти которого она была. – Па-па-па-па-парастите…
Она даже хотела достать из-под балахона платок – несмотря на странность одеяний, карманов они не были лишены – и предложить его в качестве чистящего средства.
Что и сделала – трясущимися руками стала задирать одежду, копаться в её слоях, отыскивая карманы, и всё это – продолжая тянуть своё «э-э» на одной ноте, иногда прерываясь, чтобы нормально дышать.
– Де-де-держ-жи, – зубы всё никак не хотели её слушаться, отбивая свой ритм. – И ли-ли-лицо… – Соня повертела ладонью перед своим лицом, видимо, намекая на разрисованное лицо инфернала. – Гря-гря-гря…
Вообще-то, вместе с платком она уже была готова отдать и кошелёк, и, вероятно, своё сердце.
– Зное! – завершила свой акт дружелюбия Соня, закивав напоследок, как бешеный болванчик.

[1] - Руку, а не руки. У страха глаза покемона.

Отредактировано Sonia U. Heiden (01-10-2015 15:55:54)

В голове замаячила мысль о побеге. Нереализуемая всё по той же причине – Соня до сих пор не могла встать – но такая заманчивая и славная. Бежать как можно быстрее и как можно дальше, лишь бы спасти свою жизнь. В конце концов, она так мало сделала за отмеренный ей срок: Хтона не нашла, не вымолила себе исполнение заветного желания... в конце концов, она так и не попробовала вечернее меню в одной из забегаловок Грэя, а хотела.
Словно сквозь вату в ушах до неё ещё доходили звуки – и треск костра, и шум пламени, будто бы рвущегося через печную трубу, и стук собственных зубов. И даже чужой певучий голос, только подтверждавший её выводы, что у костра её не ждало ничего хорошего с самого начала. Соня отчётливо отмечала каждую деталь, словно пытаясь насмотреться в последний раз.
Однако, вместе с этим, страх смерти постепенно уходил. Возможно, Соня, и без того пережившая не самый лучший вечер, просто исчерпала лимит, который у неё был. Она понимала, что шансов у неё нет и быть не может – горящий платок это говорил весьма недвусмысленно – но уже почти не дрожала от этого. Она даже не заметила, как стих стук зубов, а пальцы, хоть и дрожали, но уже могли сгибаться и разгибаться.
Будь бы у неё ещё пара минут, и, может, подались бы непослушные ноги, и Соня бы рванула прочь от этих инфернальных видений, но ей протянули руку и мягко огласили приговор.
– Хорошо. – собственный голос показался ей хриплым настолько, что смахивал на мужской, и звучала в нём спокойная покорность. – Только я сама.
Руку, протянутую ей, Соня проигнорировала. Точнее, не захотела браться за неё, помня, что случилось с платком. Вместо этого медленно-медленно поднялась на четвереньки, попыталась встать и рухнула к чужим ногам, едва не уткнувшись носом в пылающие ботинки. От жара глаза заслезились, и Соня отползла вбок, отворачиваясь от этого ужаса. Страх, впрочем, до сих пор не возвращался.
– Сейчас. – пробормотала Соня, снова собирая конечности в кучу и пытаясь подняться. – Я пойду.

Всё с той же покорностью барашка на бойне Соня всё-таки смогла подняться и подойти к костру снова – жар от него заставил её дрожать сильнее, чем пустынный холод, но она уже не стучала зубами, а смотрела на пламя с каким-то пугающим предвкушением. В конце концов, её сейчас сожгут, и всё закончится. Это страшно, но это неизбежно, как пробуждение Хтона, а, значит, бороться бесполезно.
Бояться бесполезно.
Её не спешили подгонять к костру, и Соня сама прошлась, описав вокруг пламени полукруг, уже почти не шатаясь. Потом искоса глянула на судью, вынесшего ей такой приговор, и в зелёных глазах заплескался интерес. Потому что это было красиво как минимум, пусть и пугающе. Бушующее пламя превратилось в тлеющие угли, а потом затихло в этих углях совсем, и Соня, повинуясь внезапному порыву, осторожно, крадучись, подошла и легко дотронулась до плеча «монстра», тут же отдёрнув руку. Не от жара – от него осталось только тепло тлеющих углей, а просто потому, что за это ей могли придумать ещё более страшную казнь.
Её попросили подать «штуку», и Соня, повертев головой, как суррикат на разведке, обнаружила её совсем недалеко от места собственного падения. Всё ещё проваливаясь в песок, она принесла загадочный предмет, не изучая его, и даже прибавила, чуть осмелев:
– Оно всё в песке. – чуть помолчав, Соня прибавила на всякий случай, – Это не я.
Удивительно было полагать, что её вообще могут обвинить, что блестящая штука со множеством дырок, забившихся песком, стала таковой по причине лежания в песке. Но Соня была в ситуации, которая предполагала самые удивительные исходы.
Исполнив этот приказ, она снова застыла рядом, сложив руки, и морально готовясь к неизбежному.